by Jenny Каждый год, лишь только растает снег, и влажно запахнет землёй, ветром, Волгой, – мой приятель открывает заветный файл с будничным названием «Список вещей в экспедицию»… И чем ближе июль, тем очевидней тайный подсчет оставшихся дней и чаще вздохи его жены. Потом три недели, мало заметные оставшимся в «суете городов», и – жизнь возвращается в привычную колею – с семьями, службами, приличной одеждой и манерами. Но шелест ли дождя по зонтику напомнит палатку, книжный ли образ или звук гитарной струны вдруг покачнут реальный мир, - мир раздвоится – на этот, привычный, и тот, наполненный светом, звуками, запахами, красками... И начинает мой приятель тосковать. О полноте и простоте бытия. Эту тоску трудно объяснить тем, кому надо объяснять. В экспедиции историки становятся историками, как бы ни обзывали потом некоторые из них археологию не-наукой. Совсем не потому, что раскопки из праха и тлена воссоздают утраченное. Здесь по-иному понимается мир вещей, так точно передающий любую эпоху. Здесь неожиданно замечаешь, что смена технологий мало влияет на совершенство производимых изделий. Здесь мало укрытий – вроде одежды, косметики, статусов: очень быстро выясняется, что ты – как личность – из себя представляешь. А еще – жизнь без крепких стен, сорванные в грозу палатки, чудо живого огня и приготовленной на нем пищи, очередность восходов и закатов – неизбежно меняют восприятие времени, давая возможность вжиться в быт давно ушедших поколений. В экспедиции вообще понимаешь относительность времени. Ёмкость трёх недель в поле захлестывает – насыщенностью ощущений, эмоций, мыслей, событий… Странно, приехав на следующий год на то же место, к концу первого дня понять, что время прерывается – разговоры и общение начинаются вновь с того, на чем остановились в прошлом июле – как будто не было зимних месяцев, как будто ты их видел во сне… Введенское - Налуцкое - Костенево 2000-2008

Каждый год, лишь только растает снег, и влажно запахнет землёй, ветром, Волгой, – мой приятель открывает заветный файл с будничным названием «Список вещей в экспедицию»…
И чем ближе июль, тем очевидней тайный подсчет оставшихся дней и чаще вздохи его жены.



Потом три недели, мало заметные оставшимся в «суете городов», и – жизнь возвращается в привычную колею – с семьями, службами, приличной одеждой и манерами.
Но шелест ли дождя по зонтику напомнит палатку, книжный ли образ или звук гитарной струны вдруг покачнут реальный мир, - мир раздвоится – на этот, привычный, и тот, наполненный светом, звуками, запахами, красками...
И начинает мой приятель тосковать.
О полноте и простоте бытия.
Эту тоску трудно объяснить тем, кому надо объяснять.









В экспедиции историки становятся историками, как бы ни обзывали потом некоторые из них археологию не-наукой. Совсем не потому, что раскопки из праха и тлена воссоздают утраченное.
Здесь по-иному понимается мир вещей, так точно передающий любую эпоху.
Здесь неожиданно замечаешь, что смена технологий мало влияет на совершенство производимых изделий.
Здесь мало укрытий – вроде одежды, косметики, статусов: очень быстро выясняется, что ты – как личность – из себя представляешь.
А еще – жизнь без крепких стен, сорванные в грозу палатки, чудо живого огня и приготовленной на нем пищи, очередность восходов и закатов – неизбежно меняют восприятие времени, давая возможность вжиться в быт давно ушедших поколений.





В экспедиции вообще понимаешь относительность времени.
Ёмкость трёх недель в поле захлестывает – насыщенностью ощущений, эмоций, мыслей, событий…

Странно, приехав на следующий год на то же место, к концу первого дня понять, что время прерывается – разговоры и общение начинаются вновь с того, на чем остановились в прошлом июле – как будто не было зимних месяцев, как будто ты их видел во сне…





Введенское - Налуцкое - Костенево
2000-2008